В интервью LIGA.net Кирилл Шевченко ответил на обвинения в хищении средств Укргазбанка и дал оценку финансовому состоянию страны
Год назад, 4 октября 2022 года, Кирилл Шевченко заявил о своем решении уйти с поста главы Национального банка. Уже через день НАБУ и САП сообщили ему и еще четырем фигурантам о подозрении в растрате 206 млн грн средств государственного Укргазбанка в 2014-2019 годах.
Согласно информации НАБУ, чиновники Укргазбанка платили за услуги посредников по привлечению средств крупного бизнеса и госпредприятий. На самом же деле клиенты не знали об их существовании. Сами же посредники после получения средств от банка прекращали свою деятельность, утверждают в НАБУ.
О прошедшем годе, уголовном деле, «политическом давлении», «рецептах» восстановления экономики и перспективах возвращения в Украину – в интервью LIGA.net.
Шевченко согласился только на письменные ответы, поэтому интервью было сделано путём переписки.
«Это дело мне вспоминали всякий раз, когда пытались надавить на меня»
— Когда вы подавали заявление на увольнение, вам было известно о готовящемся подозрении?
Безусловно, я знал о расследовании, которое длилось с 2019 года. Но получение подозрения стало для меня полной неожиданностью. И в первую очередь потому, что никаких следственных действий по отношению ко мне все эти годы проведено не было.
Это дело мне вспоминали чуть ли не каждый раз, когда пытались надавить на меня как на руководителя Нацбанка.
— И как часто на вас пытались таким образом давить, и насчет чего?
Скажу так: подобные попытки были периодически. Подобные коммуникации возникали на этапе обсуждения целого ряда вопросов – от целесообразности эмиссии до решения кадровых вопросов, когда НБУ демонстрировал принципиальность позиции независимого регулятора.
Но после систематических отказов делать что-то вопреки мандату НБУ или вопреки моим экономическим убеждениям, все поняли, что такой способ давления на меня не действует.
— Было ли понимание того, что после того, как уйдете с поста главы НБУ, против вас «оживут» дела?
Нет, такого понимания не было. Я не ожидал, что угрозы реанимации дела будут реализованы. Я все же надеялся, что во время войны сведение счетов с неугодными – не в приоритете. Ошибался. Политическая целесообразность все еще преобладает над здравым смыслом.
— Известно ли вам, где сейчас находятся ваши экс-коллеги, которым также сообщили о подозрении?
Есть коллеги, на которых наложены ограничения и обязанность не общаться с другими фигурантами дела. Потому с ними общаться возможности нет. Со всеми остальными я общаюсь, соответственно, знаю, как складывается их жизнь.
– На какой стадии судебный процесс по этому делу?
Процесс находится в стадии завершения досудебного расследования. Интересно, что дело, которое до этого расследовалось как «растрата средств должностными лицами «Укргазбанка», – сегодня, за месяц до передачи в суд, переквалифицировано, и теперь инкриминируется статья 255 Уголовного кодекса (Создание преступной организации. – ред.). Это статья, по которой обычно обвиняют воров в законе.
Эту практику, кстати, когда-то активно применяли в РФ для борьбы с неподконтрольными бизнес-структурами, признавая их членами ОПГ (организованных преступных группировок. – ред.). Теперь эта мода дошла и до нас.
Напомню, что сначала звучало обвинение в растрате денежных средств банка в пользу третьих лиц. Но несколько недель назад оно трансформировалось в обвинение в организации преступной группировки. Причем сообщили о новом подозрении в начале сентября. А уже менее чем через три недели – закончили расследование. Космическая скорость.
Для понимания сейчас, спустя более четырех с половиной лет расследования, растрата уже не является предметом обвинения.
Но ключевое то, что нет никаких оснований для обвинения меня ни в растрате, ни в завладении средств, ни тем более относительно новых, совершенно бессмысленных обвинений.
В Украине, кстати, это первый случай применения этой статьи к тем, кто не имеет никакого отношения к криминальному миру. Такого еще не было. Так можно теперь я спрошу вас: по вашему мнению, есть место политическому преследованию или нет?
– Можете спрогнозировать, как будет развиваться дело? Какие варианты вы рассматриваете?
Я для себя знаю только одно: поскольку я ни в чем не виноват, я буду добиваться справедливого, насколько это возможно, рассмотрения в суде и доказывать свою невиновность до конца. Это дело развалится в любом беспристрастном суде.
— Насколько сейчас ход расследования по вашим делам оказывает на вас, вашу жизнь, влияние?
Безусловно влияет. Я никогда не представлял себе, что мне придется жить в экзиле.
– Кто выступает на стороне вашей защиты? В какую сумму такая защита вам обходится?
Это известные профессиональные юристы, потому очевидно, что защита обходится в существенную сумму. Но, как можно увидеть из моей последней декларации, я могу за это заплатить.
– Есть понимание, на сколько времени это все может затянуться и чем закончиться?
Для себя я вижу единственно возможную цель – снятие всех обвинений. Сколько на это уйдет времени, сложно оценивать. Это зависит от спектра факторов.
– Дела против вас – это около 20 томов, если не ошибаюсь, по 350 страниц каждый. Вы лично их перечитывали? В чем видите безосновательность обвинений?
Я считаю все выдвинутые против меня обвинения абсолютно безосновательными. Все тома я не видел, ведь доступ к материалам дела открывается после его передачи в суд. Ожидаю, что там будет около 200 томов. И скоро – по законодательству не позднее 6 октября 2023 года – я их увижу.
«Это была рыночная практика, которую никто раньше не применял в госбанках»
– Суть обвинений НАБУ: Укргазбанк под вашим руководством платил ФЛП-посредникам за привлечение в банк средств крупного бизнеса. Вы можете прокомментировать эту информацию? Это был эффективный инструмент привлечения средств?
Я начал работать в Укргазбанке осенью 2014 года в должности первого заместителя правления, а в мае 2015 года по результатам первого в стране открытого конкурса был назначен председателем правления. Это, кстати, был исторический конкурс – первый открытый конкурс на госдолжность.
Тогда Укргазбанк фактически находился в предбанкротном состоянии. И вопрос, который обсуждали – можно ли оставить его таким, как он есть, или его нужно присоединить к другому госбанку, чтобы спасти.
Надо же помнить, какое это было время: 2014-2015 годы, ряд банкротств банков и очень опасная ситуация в финансовой системе после захвата Крыма и вторжения России на Донбасс. Мы искали инструменты, чтобы спасти банк. Одним из таких инструментов является сотрудничество с агентами. Это была абсолютно рыночная практика, широко применяемая. И уникальность только в том, что мы впервые применили ее для государственного банка.
Конечно, использование этого инструмента в государственном банке было совершенно нестандартным решением. Оно между тем дало возможность не просто спасти банк от банкротства, а вывести его на лидерские позиции и сделать его одним из лидеров рынка. Важно, что мы не применяли админресурс, а работали с чисто рыночными механизмами. И если в 2014 году банк был на 16-м месте по размеру активов, в 2018-м – мы были уже четвертыми.
К сожалению, сегодня мы все видим, чем обернулось для менеджеров банка, и для меня в первую очередь, применение нестандартных антикризисных решений.
И любой человек, который идет работать на государственную позицию, теперь должен и точно будет взвешивать свои решения на такие прецеденты, происходящие с экс-менеджерами.
— То есть, если бы этот инструмент не был применен…
…Укргазбанк присоединили бы к одному из госбанков. Такое видение, по крайней мере, было у акционеров и регулятора того времени.
Это попытка продемонстрировать, что человек, который не следует указаниям и звонкам «сверху», будет наказан.
– Причиной в своем заявлении об увольнении с должности главы НБУ вы указывали состояние здоровья. За этот год удалось поправить здоровье? Или все-таки это была формальность, а причина увольнения была другой?
Это соответствовало действительности. На фоне постоянного политического давления и изнурительного графика работы – а после 24 февраля 2022 года мы фактически имели 24-часовой график – состояние здоровья очень ухудшилось. Но окончательным триггером моего решения стало политическое давление.
– Вы напрямую называете дело против вас политическим преследованием. Что об этом свидетельствует?
Весь последний год и то, как проходит досудебное расследование, является доказательством этого. Следующей весной будет пять лет с тех пор, как было заведено это дело, и оно было реанимировано после моего назначения.
С первых дней этой эпопеи, после вручения подозрения и еще до объявления в розыск, я официально уведомил и НАБУ, и САП, и ВАКС о своем адресе пребывания. Я встал на консульский учет, но, несмотря на это, все мои обращения о присоединении к делу информации о моем местонахождении – судом и органами игнорировались.
Лично я, мои защитники – мы подали более 50 ходатайств, львиная доля среди которых – просьба разрешить мне участвовать в заседаниях, на которых рассматривалось мое дело. Но все ходатайства были проигнорированы. И я получил отказ. Ни разу суд не разрешил мне принять участие в заседании и лично защитить себя. Почему?
И опять же, почему после 4,5 лет расследования факта растраты средств мне было инкриминировано статью, применяемую к ворам в законе?
Ответы на эти вопросы очевидны.
– Кому, по вашему мнению, это выгодно?
Это попытка продемонстрировать всем, что человек, имеющий позицию, собственные убеждения и способность и смелость принимать нестандартные решения в пользу государства, а не следовать указаниям и звонкам сверху – будет наказан.
Отрабатывается практика, когда при необходимости даже любой коллегиальный орган любой структуры может быть приравнен к организованной преступной группировке. Это способ держать всех, кого нужно, «послушными».
«Если кому-то из коллег будет нужен мой профессиональный совет – я готов помочь»
— Поддерживаете ли сейчас коммуникацию с командой НБУ?
За последний год сменился кадровый состав в НБУ, особенно, что касается среднего звена уровня руководителей департаментов. Многих людей даже лично не знаю. Но если кому-то из коллег будет нужен мой профессиональный совет – я готов помочь.
— С сегодняшним главой НБУ Андреем Пышным поддерживаете отношения? Насколько передача дел Пышному отличалась от того, как вам в свое время передавал дела Смолий? Какими были ваши отношения до этого?
Мы знакомы с Андреем Пышным очень много лет, еще со времен его первой «каденции» в Ощадбанке. Затем, после Революции Достоинства, почти одновременно Андрей был назначен руководителем Ощадбанка, а я по результатам открытого конкурса возглавил Укргазбанк. Поэтому, конечно, мы знакомы. Я понимаю, что Андрею приходится преодолевать много вызовов, и я искренне желаю ему, как и всей команде Национального банка, с этими вызовами справиться.
– Что считаете своей наибольшей заслугой в должности главы НБУ?
То, что мы, вместе с командой, спасли банковскую систему после начала войны. Антикризисное Постановление №18, принятое в первый день полномасштабной агрессии, действует до сих пор. Конечно, оно модифицируется в соответствии с изменением макроэкономической ситуации, но это, безусловно, исторический документ.
Ситуация в банковской системе Украины – это уникальный случай за всю историю, когда во время военных действий полноценно работает банковская система. Такого не было. За этим стояла очень большая подготовка, и техническая команда НБУ проделала невероятную работу, за что я еще раз могу поблагодарить.
Я горжусь, что нам удалось удержать ситуацию и не допустить, например, чтобы система ушла на банковские каникулы, как это было в других воюющих странах. Это звучит легко, а фактически это означает, что отделения закрыты, банкоматы пусты, системы расчета не работают.
«При худших сценариях мы предусматривали инфляционный скачок до 50%»
— Какие решения были (давались) сложнее всего?
Решения, которыми мы приняли для себя возможность начать эмиссионное финансирование бюджета. Это было в первый день войны. А на следующий день, 25 февраля, уже вышло соответствующее постановление. Это было самое трудное: ради него нам надо было переступить через свои убеждения. Но мы понимали, что без этого спасти бюджетные расходы правительства во время войны было невозможно.
Кстати, это решение было трудным не только для меня, но и для других членов команды, которые хорошо понимали, что этот «ящик Пандоры» очень легко открывается, а обуздать последствия потом очень трудно.
– Сейчас идет дискуссия о решении Нацбанка под вашим руководством о резком повышении учетной ставки с 10% до 25% в июне 2022 года. Что это привело к большим потерям бюджета для выплат процентов на депсертификаты банкам. Можете обосновать решение НБУ? Какой была бы ситуация, если бы ставку поднимали медленнее? К примеру, на 3% каждый месяц.
Ответ для меня прост. Доказательство тому, что решение было принято правильное – показатель инфляции, который в августе этого года составил 8,6%. Для понимания, в Австрии уровень инфляции около 7%, хотя там нет войны, логистических ограничений и груды вызовов, с которыми нам приходилось сталкиваться.
Мы добились главного и выполнили ключевую задачу НБУ – удержали ценовую стабильность, и это чувствуют все. В Шри-Ланке, например, в прошлом году, где продовольственная инфляция достигла 75% – произошло изменение всей политической системы. Поэтому этот вопрос всегда и повсюду очень важен.
Да, решение по повышению ключевой ставки было очень сложным. Тогда и сейчас его активно критикуют. Но именно оно позволило достичь нынешнего уровня инфляции и сейчас постепенно снижать ключевую ставку.
По моему профессиональному убеждению, постепенное поднятие учетной ставки не достигло бы результата. Участники рынка ожидали дальнейшего повышения ставки и постоянно откладывали свои решения по поводу инвестиции в гривневые инструменты до тех пор, пока не считали, что доходность достигла нужного уровня. Поэтому требовалось применить сиюминутный импульс.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Сколько на депсертификатах НБУ заработали банки Ахметова, Ярославского, Порошенко
– Тогда на каком уровне могла бы быть инфляция, по вашему мнению, если бы было постепенное поднятие учетной ставки?
Надо понимать, что это не линейное уравнение, и здесь нужно учитывать и возможную девальвацию национальной валюты, и объем эмиссии, и уровень золотовалютных резервов, которые в то время были втрое меньше, чем сейчас. Скажу так: при худших сценариях мы предусматривали инфляционный скачок до 50%. И, безусловно, это была прямая обязанность Национального банка и меня как главы, чтобы такой скачок не произошел.
– Как оцениваете политику НБУ за последний год? Какие шаги регулятора, по вашему мнению, были ложными? Какие правильными?
Мы уже упоминали Постановление №18, принятое в первый день полномасштабной войны. На сегодняшний день оно является краеугольным камнем работы банковского рынка. Естественно, оно модифицируется в зависимости от денежных вызовов, задающих вопросы макрофинансовой стабильности.
Но любые шаги регулятора, направленные на поддержание макрофинансовой стабильности и стабильности финансовой системы, я абсолютно поддерживаю.
— По вашему мнению, НБУ удалось сохранить свой независимый статус или есть признаки (какие именно?) того, что он пошатнулся?
Я совершенно точно знаю по своему персональному опыту, что команде Национального банка приходится постоянно противостоять давлению. Это давление может быть политическим, оно может исходить от других стейкхолдеров. Но Нацбанку постоянно следует отстаивать свою независимость в принятии любого решения. И я еще раз хочу подчеркнуть, что я полностью приветствую независимость позиции Национального банка при принятии решений.
По крайней мере, такой вывод я делаю, исходя из тех решений, которые я вижу в общем доступе. Это решение по монетарной политике, решение по рыночным инструментам. Решения, доказывающие независимость и наличие профессиональной внутренней дискуссии именно в Национальном банке, а не за его пределами.
«Нам нужны современные лекарства, адаптированные к новому состоянию банковской системы»
– Как оцениваете сегодняшнее состояние банковской системы?
Давайте сначала посмотрим на уровень ущерба, который получила страна с начала войны. Согласно оценкам Всемирного банка, сделанным весной прошлого года, то есть еще до того, как от обстрелов пострадала, к примеру, портовая инфраструктура, общая стоимость восстановления составляла $411 млрд. Условно говоря, это и есть сумма убытков и сумма средств, которые, по оценкам Всемирного банка, нужно в течение 10 лет вложить в восстановление страны.
Конечно, банковская система не остается в стороне. Пострадала непосредственно банковская инфраструктура. Но хуже всего, что пострадало качество кредитного портфеля. Часть того, что разрушено, была залогом по кредитам. К части территории у нас пока временно нет доступа.
Это не может не отразиться на состоянии банковской системы. Поэтому сейчас НБУ проводит оценку и подготовку к стресс-тестированию банков.
— Является ли оправданым сегодня стресс-тестирование банков?
Оно нужно, чтобы оценить последствия для банковской системы, по состоянию на данный момент. Единственное, на чем я сделаю акцент, что разработка условий и правил для стресс-тестирования должна происходить в тесном сотрудничестве с банковским сообществом.
Поэтому сейчас нам нужно оценить ущерб, а дальше будем говорить о нескольких составляющих.
Сегодня у нас почти 60% банковской системы принадлежит государству. То есть это означает, что в случае фиксации убытков государственных банков (а они там есть, их просто не может не быть), у нас возникает квази-фискальный риск. Воюющее государство, тратящее средства на содержание армии, будет вынуждено искать ресурсы для того, чтобы докапитализировать государственные банки. Это первый риск, который я сегодня вижу.
Напомню, что в течение 2014-2019 годов государство вложило в государственные банки 325 млрд грн. Да, это вместе с ПриватБанком, который был национализирован и сумма докапитализации которого составила 155 млрд. Но остальную сумму государство потратило на поддержку других государственных банков.
Поэтому на сегодняшний день я вижу приоритетом максимально эффективную приватизацию государственных банков. Можно согласиться, что во время войны это тяжело, и мы не получим максимально справедливую цену. Но это нужно для того, чтобы не допустить после войны запуска этого замкнутого круга, когда государству нужно доставать деньги для того, чтобы спасать госбанки.
Я всегда был сторонником приватизации государственных банков и считаю, что это единственно возможный сценарий развития событий. Это касается перспектив работы банковской системы в государственной сфере.
Что касается остальных частных банков, то они тоже, скорее всего, по результатам тестирования окажутся в ситуации, когда нужно будет применять какие-то инструменты капитализации, слияния, поглощения банков и т.д. И это – основной вызов для негосударственных банков.
Сегодня, благодаря усилиям НБУ и шагам, сделанным с 2015 года, частная часть банковской системы является гораздо более качественной, чем она была до того, как началась так называемая «большая чистка». То есть, банковская система изменилась, а новых инструментов, которые могли бы помочь банкам решить вопрос капитала, пока нет.
И это вопрос: какие инструменты нужно применять так называемым финансовым властям – Национальному банку, Министерству финансов, Фонду гарантирования вкладов – чтобы избежать очередного банкопада?
У нас есть новые вызовы для банковской системы, а в арсенале регуляторов – инструменты, которыми пользовались в 2015-2016 годах. Хотя прошло уже около 10 лет. Проводя аналогию с медицинской сферой, это если болезнь развивалась 10 лет, а у нас были только таблетки, изобретенные 10 лет назад.
То есть: нам нужны современные лекарства, адаптированные к новому состоянию банковской системы. Нужно работать над осовремениванием, скажем, норм о поглощении и объединении банков. Я абсолютно уверен, что будут поглощения и слияния банков. И к этому мы должны быть готовы.
— Какой должна быть реакция регуляторов?
Регуляторная практика в мире тоже адаптируется и постоянно усовершенствуется. И над этим нужно работать, изучать практику стран, которые тоже проходили стрессы банковской системы. Словом, нам нужны новейшие инструменты для решения возможных вызовов.
– А если говорить о восстановлении страны. Как вы думаете, какие ресурсы здесь нужно будет задействовать?
Сложно прогнозировать макроэкономические показатели, не имея четкого понимания сроков продолжения войны. Трудно прогнозировать ВВП, его структуру.
Поэтому очень важно, с моей точки зрения, перейти от дискуссии «Каким будет абсолютное измерение ВВП» к тому «Что надо изменить в структуре нашей экономики».
Необходимо начать готовить структурные реформы. Что я имею в виду: мы видим структуру нашей экономики, структурные перекосы. Нам нужно сегодня обращать внимание на структуру экономики, чтобы завтра обеспечить ее рост.
Дальше я буду говорить исключительно об экономическом видении. Реформы, необходимые для обеспечения верховенства права и защиты и уважения частной собственности, необходимы стране. Но я не являюсь специалистом по этому направлению. Насчет структурных реформ в экономике.
Первое, следует обратить внимание на экспортную составляющую. У нас есть отрицательное сальдо торгового баланса в вопросе экспорта-импорта товаров и услуг на уровне $20,5 млрд за 7 месяцев 2023 года. И нужно уже работать на подпитку экспортного потенциала нашей экономики.
Второе – это вопрос green transition и зеленой энергетики. В последнее время зеленая энергетика больше всего страдает, хотя, даже с точки зрения энергетической безопасности нашей страны, мы должны обеспечить значительную долю производства электроэнергии за счет возобновляемых источников. Подготовка к Зеленому Соглашению в рамках вступления в ЕС.
Третье, во время войны растет доля перераспределения ВВП через бюджет. Во время войны государство действительно должно получать эту долю для обеспечения обороноспособности страны. Но после того, как закончится война, надо это прекращать. Уменьшение доли перераспределения через государственный бюджет происходит исключительно путём приватизации государственной доли экономики. Надо убирать оттуда руки государства – это позволит избежать квазибюджетных рисков для страны. А в той части, где нельзя отдать в частные руки, – воплотить лучшие практики корпоративного управления.
Четвертое – продуктивность земли. Этот вопрос будет очень острым. Мы, к сожалению, понимаем, что значительная часть наших сельскохозяйственных земель будет заминирована.
И я бы не был почти 30 лет финансистом, если бы не обратил внимание на финансовую систему. В уставе Европейского союза, а я надеюсь, что Украина станет членом ЕС в ближайшей перспективе, записано, что эмиссия денег для поддержки государственного бюджета запрещена. Нам нужно вернуть эту норму в Закон О Национальном банке.
Также нам нужно понимать, как после войны изменить структуру расходов населения. Потому что сегодня понятно, что она значительно перекошена в сторону потребления. А составляющая сбережений и инвестиций существенно сжались в доле ВВП. Структурное смещение должно происходить именно в части увеличения инвестиционной составляющей.
Для этого необходимо изменить структуру финансового рынка и инструментарий. В конце концов, нужно будет начать дискуссию о выделении регулятора из состава Центрального банка – это сделает его более независимым и позволит избежать конфликта между монетарными и надзорными решениями.
Это не исключительный перечень реформ, которые нужно готовить уже сейчас. Но подчеркну – вместо популистских призывов вроде «ВВП будет триллион долларов» – пора заниматься подготовкой структурных экономических реформ.
«Я не вижу для себя другого пути в жизни – чем дальше работать в Украине»
– Сейчас, насколько я понимаю, вы проживаете в Вене. Чем занимаетесь? Рассматриваете ли возможность вернуться в Украину?
Львиная часть моего времени идет на консультации с юристами. Время от времени – пишу статьи на экономическую тематику по вопросам, по которым есть экспертиза. Также есть запрос на написание книги о событиях в НБУ после начала полномасштабной войны, и я рассматриваю эту идею.
Я планирую вернуться в Украину, потому что не вижу другого места, где хотел бы жить.
– Вы боитесь за свою жизнь?
Я волнуюсь за свое будущее.
Но вся моя жизнь – почти 30 лет банковской карьеры, посвященные Украине. Я вырос в маленьком городке на Донбассе, который был оккупирован в 2014 году. И для меня Родина имеет очень большое значение. И, несмотря ни на что, я не вижу для себя другого пути в жизни, чем и дальше работать в Украине.